Радио «СОЛЬ» побеседовало с участницей протестной акции в поселке Менчереп Беловского района Кемеровской области Мариной Сатаевой и Антоном Лементуевым, координатором российской экологической группы «Экозащита» на Кузбассе (г. Новокузнецк) – https://salt.zone/radio/7699
*Техническая расшифровка эфира
Валентина Ивакина: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Это программа «Zoom» на радио СОЛЬ, у микрофона Валентина Ивакина. Сегодня мы обсудим акции протеста, которые проходят в тех населенных пунктах, где люди выходят против новых угольных разрезов, которые планируется разрабатывать вблизи населенных пунктов. С нами на связи будут активисты из поселка Менчереп Беловского района Кемеровской области. Выйдем также на связь с Антоном Лементуевым, координатором российской экологической группы «Экозащиты» на Кузбассе (г. Новокузнецк). А сейчас с нами на связи находится Марина Сатаева, участница протестной акции в Менчерепском сельском поселении (Кемеровская область). Здравствуйте.
Марина Сатаева: Здравствуйте.
В.И.: Можете рассказать, что у вас в населенном пункте происходит? В сети можно найти фотографии, что большое количество домов, заборов в поселке сейчас завешаны плакатами «Разрезу нет», «Мы против разреза». А в начале мая даже протестная акция прошла. Что происходит?
М.С.: Протестная акция — это громко сказано. Да, плакаты мы развешивали, баннер у нас был. Мы просто хотели привлечь внимание властей наших, районных, городских, областных, к тому положению, которое сейчас существует. А именно — открытие разрезов вблизи населенных пунктов. В частности, у нас разрез, который хотят открывать, он находится внутри трех сел, Хахалино, Коротково и Менчереп. Но нам здесь жить. Мы хотели бы жить в нормальной обстановке, чтобы дети наши росли, чтобы мы жили, не задыхаясь от угольной пыли, газа, копоти, сажи, здесь чего только нет. Кузбасс разрыли уже не знаю, до какого состояния. К чему это дальше может привести… А разрезы-то открываются, открываются и открываются. Их уже несчетное количество. Вообще нужны ли они в таких количествах, сколько их открывается ежегодно? Мы счет им потеряли уже. Много открывается разрезов, бросают их. Снимут сверху, какие-то деньги поимеют, бросят эти разрезы, стоят они, раскопанные, никто рекультивацией не занимается. Сердце кровью обливается, жалко на все это смотреть. Мы же здесь живем, это все-таки наша земля, наш край родной. Ехать нам некуда, никто нас нигде не ждет. Вот мы и стараемся. Это не то чтобы акция протеста, наверное, это наша большая планомерная работа, жителей всех трех сел. И теперь подключаются поселки городского типа вблизи.
В.И.: А сейчас выступаете против нового разреза или же про старые тоже речь идет?
М.С.: В частности, конечно, нового, потому что к старым разрезам мы уже никак не можем подобраться, они уже существуют. И то, наверное, даже не все новые мы сможем. Село от нас 20 км, там еще 2 тысячи га земель пахотных изымают под открытие очередного разреза, мы даже не знаем, какого. Но там село уже не наше, может быть, они сами будут протестовать, я не знаю. Мы чисто за свою территорию, потому что у нас хорошая территория, красивая, ухоженная, благоустроенная, на берегу Беловского водохранилища мы находимся. Здесь у нас зоны отдыха. Конечно, не Сочи, не Крым, но тем не менее. Лучше ничего в Кузбассе нет. К нам приезжают со всего Кузбасса отдыхать и с Алтая к нам приезжают, все это знают, хотя это искусственное водохранилище, но тем не менее.
В.И.: Почему вы выступаете против угольных разрезов? Живете уже с действующими рядом. Наглядно видите, как это сказывается на здоровье людей? Или как это проявляется?
М.С.: Если в интернет зайти, там и ролики сняты, показывают вот этот лунный ландшафт, смотреть страшно. Я помню, зажигали огонь Олимпиады в Сочи — каждый регион свою красоту показывает, то, другое, пятое, десятое, а у нас разрезы, «Белазы», такая страсть, сажа. У нас Бачатский самый большой разрез, он в глубину полкилометра, может, больше. Отвал его уже 2 миллиона тонн, наверное, давит породы. Было техногенное землетрясение в 2013 году. Мы километрах в 100 с лишним от них находимся, и то у нас дома пострадали. И когда эти разрезы рядом… Это надо видеть — отвалы вот эти, «Белазы» ходят, грязь, порода, пыль, какая-то жирная сажа, которая даже ничем не смывается. Растения стоят, как будто бы зеленые, а посмотришь — сверху серо-зеленая какая-то субстанция, даже смыть ее ничем нельзя. Это страшно, конечно. Во-первых, у нас Кузбасс не зря *** 6:04 в 90-е годы предлагал признать зоной экологического бедствия. На это тогда никто внимания не обратил. А сейчас тем более, наверное, не обратят, поскольку разрезы открываются и закрываются. Число онкологических заболеваний у нас, наверное, уже зашкаливает, особенно в Беловском районе, потому что здесь разрезов очень много, уголь весь практически добывается открытым способом. Шахты закрываются, разрезы, наоборот, открываются. Потому что это очень дешево, гораздо дешевле. Если бы они делали рекультивацию земель, это тоже бы обходилось им в копеечку, коммерсантам. А сейчас раскопал, бросил и ушел. А нам-то как быть? Мы-то здесь люди, мы здесь живем. Представьте, санитарная зона, как нам объясняют, 1000 метров. То есть в 1000 метров от деревни можно уже проводить работы. Это же нонсенс какой-то, так не должно быть. В поселке я живу, а в тысяче метров от меня будут вестись взрывные работы. Кто вообще придумал такие законы?
В.И.: Видела сообщения, что местные опасаются, что дома могут трещинами пойти от взрывных работ.
М.С.: Естественно. Конечно, опасаемся. А как не опасаться? Тут дома хорошие, большие, добротные. Есть и старенькие еще, и двухэтажные дома, которые строили в советское время, без учета сейсмоопасности. У нас тут еще и Беловская ГРЭС на другом берегу водохранилища. И этот разрез, который собираются открывать, буквально в 2 километрах от станции, на берегу буквально Беловского водохранилища, все эти сточные воды пойдут туда. И как поведет себя станция при взрывах, тоже никто не знает, не ведает, никаких проектов нет, документов нет, экспертизы не проводилось. Вот так нам отвечают.
В.И.: Говорите, что идет у вас в тихом формате, но постоянная борьба. Как это проявляется?
М.С.: Кто как может. Мы просто хотим огласке это придать. В интернете некоторые девочки работают. Есть петиция на одном сайтов, не скажу, на каком, к президенту нашему, Владимиру Владимировичу, там уже 1600 подписей. Мы всех ставим в известность и призываем всех, не только кузбассовцев, но и всю Россию, Москву в том числе. Вот смотрю, как Москва благоустраивается, хорошеет, как 5-этажки собираются сносить, как там все хорошо — но мы тоже Россия, мы тоже граждане России, мы тоже хотим жить в комфортных условиях. Путин говорил, что каждый имеет право на хорошую экологическую среду. Нас этого конституционного права хотят лишить. Поэтому мы все, кто как может, кто с петициями, кто с плакатами, кто единомышленников находит, экологов. Мы были в Общественной палате. Общественная палата Кузбасса нас поддержала. Их решение, конечно, носит рекомендательный характер, но тем не менее. Люди там сидят уважаемые, солидные, все нас поддержали. В департаменте угольной промышленности и экологии тоже все за нас. Но законы, которые принимает наша Дума, очень интересные, что открывать разрез можно, не глядя на то, живут там люди или нет. А мы живем на угле. Наше село все на угле стоит. Нам теперь что, умереть что ли здесь из-за этого угля? Поэтому кто как может, письма пишем по все инстанции, журналистов приглашаем, телевидение приглашаем, ролики снимаем, в интернете показываем, поскольку центральное телевидение нами не интересуется, мы как можем, сами продвигаем свою идею. Очень надеемся, что власти наши нас услышат.
В.И.: А сейчас какие комментарии от властей звучат? Ведь не может быть такого, чтобы власти никак не реагировали на происходящее.
М.С.: Никак не реагирует наша районная власть. Они молчат. Областные власти, мы ходим по инстанциям, они реагируют. Сейчас уже проверкой лицензии занялась прокуратура города Кемерово. Общественная палата. Нами заинтересовался Народный фронт. Может быть, они даже к нам приедут на собрание, собираются 9 числа. Нами заинтересовались, потому что это очень много. Согласитесь, письмо мы в первый раз отправили Путину, там тоже было 800 или 900 подписей собрано, это тоже большое количество. Мы писали во все департаменты, куда только можно было написать. И в прокуратуру, и в «Сибирские недра», которые выдают организациям эту лицензию, и к депутатам Госдумы, Фокин от Кузбасса работает сейчас по нашему вопросу. Очень много людей мы на ноги подняли. Областная власть нас слышит, я считаю. Как там говорят, «мы вас услышали, вопросы будем решать». Конечно, главный вопрос всех интересует, кто подписал разрешение об открытии разреза вблизи населенных пунктов. Тем более, здесь их много. Наших три и чуть подальше еще три населенных пункта. Дорога наша, которая нас связывает с городом Белово, тоже попадает на территорию этого разреза.
В.И.: Спасибо большое, что побеседовали с нами.
М.С.: Спасибо вам!
В.И.: Следующий наш спикер — это Антон Лементуев, координатор российской экологической группы «Экозащиты» на Кузбассе (г. Новокузнецк). Здравствуйте.
Антон Лементуев: Здравствуйте.
В.И.: Как вы как специалист оцениваете то, что сейчас происходит?
А.Л.: На мой взгляд, там не происходит ничего уникального, из того, что вообще происходит на Кузбассе. Совершенно типичная история — приходит угольная компания и начинает устанавливать свои порядки, абсолютно наплевав на тех людей, которые живут рядом. Им абсолютно все равно, как они с этим будут жить, как это повлияет на их здоровье. Они просто собираются добывать свой уголь и все. Сейчас уже больше 20 населенных пунктов оказались в такой ситуации. За последние 10 лет я насчитал 14 поселков, где были протесты, вместе с теми, где сейчас происходят.
В.И.: А если все делать по правилам и по закону, то законно то, что делается, или все-таки на какие-то нормы закрываются глаза?
А.Л.: Везде по-разному. Есть некоторые нормы, например, 1000 метров от угольного разреза до поселка должно соблюдаться расстояние. Но тем, кто хоть раз в жизни видел угольный разрез, понятно, что это смешно, это абсурд. 1000 метров до огромной ямы, глубиной иногда 200 метров, где взрывают сотни тонн взрывчатки, это просто ничто. Но даже этот смешной 1 километр у нас не соблюдается. Около 20 поселков живут в зоне ближе, чем 1000 метров, и больше 15 поселков живут ближе, чем 500 метров. Я уже не говорю про случаи, когда большегрузные самосвалы идут через поселки, разрушают дороги, возят взрывчатку, уголь, как это происходит в поселке Рассвет. Даже на те смешные небольшие нормы угольщики просто плюют, никого не волнует то, что происходит.
В.И.: Как часто людям удается все-таки достучаться до властей или до угольщиков, чтобы достигнуть есть не удовлетворения своих требований, то хотя бы компромисса?
А.Л.: Такие случаи были. Наверное, самый масштабный — это был протест в деревне Алексеевка, примерно с 2011 по 2013 год. Там в итоге все закончилось тем, что люди просто вышли, встали на пути тяжелой техники, перегородили дорогу. Один человек встал с ребенком в зоне, где должен был происходить взрыв. В итоге работы остановили, по сей день работы не ведутся. Такой малоизвестный эпизод, у нас в Кузбассе про него никто не знает. Были и другие случаи. Из поселка Рассвет, например, одна женщина судилась с разрезом, ей удалось получить компенсацию. Но разрез все равно работает, они все равно там живет, ее дома продолжает разрушаться. А, например, шорцы с поселком Казас, который ныне уничтожен, рядом с ним есть еще поселок Чувашка, они пикетировали 5 месяцев, но так ничего и не добились. В каждом случае все достаточно уникально, каждый случай по-своему интересен. Где-то людям удалось чего-то добиться, где-то нет.
В.И.: А если говорить про нынешний протест, каковы его перспективы? Как оцениваете вы происходящее? Опубликовали местные жители петицию, наклеили плакаты на заборы, периодически собираются, обсуждают те проблемы, которые у них существуют, и пытаются до разных инстанций достучаться. Но тут ведь тоже большой список населенных пунктов, как минимум 3 в кольце и какие-то еще в окружении.
А.Л.: Верно. На мой взгляд, все зависит от того, как дальше будут развиваться события вообще в Кузбассе, потому что вы, наверное, слышали, очень большой коррупционный скандал здесь, с угольным разрезом Инской связанный. У нас есть такой угольный олигарх, господин Щукин, он давал показания, в которых указывал на некую причастность нашего губернатора. И я думаю, что в связи с этим такой прорыв информационной блокады произошел. Такой ощущение, что прессинг местных СМИ несколько уменьшился. И вот эта информация о протестах в разных населенных пунктах стала просачиваться активно, журналисты стали меньше бояться. Я думаю, что у этих людей в Менчерепе очень большие шансы на то, чтобы уж если не отменить строительство разреза, потому что там лицензия уже куплена, то в значительной мере уменьшить будущее негативное воздействие, которое может быть оказано. Говоря проще, возможно, не будет того беспредела, который происходил доселе.
В.И.: А можно такие же прогнозы делать и относительно других угольных разрезов?
А.Л.: Сложно сказать. Я не могу такие прогнозы делать. Очень бы хотелось, чтобы люди могли на это влиять как-то сильнее, чем могут сейчас повлиять. Но пока все находится на уровне того, что люди пишут письма Тулееву и президенту и ждут ответов.
В.И.: Вы же уже давно занимаете вопросами угля, разработки и прочее. Какие тенденции в последнее время намечаются? Наверняка ведь что-то меняется от года к году, и сейчас тоже можно говорить о том, как складываются дела сейчас и как это может быть дальше. Одно время говорили, что активисты предлагают вообще отказаться от угольных разрезов, и ни в какую никто не шел на контакт. Сейчас о чем речь идет?
А.Л.: На мой взгляд, ситуация обостряется. Такое ощущение, что еще больше угольных компаний еще больше населенных пунктов стали задевать, потому что, например, в случае даже с менчерепцами, они жили себе и понятия не имели о том, что происходит здесь, южнее, в районе Новокузнецка и Мысков. А сейчас таких случаев все больше и больше. На мой взгляд, это связано с тем, что эпоха массового экспорта угля заканчивается. Мы в этом году сделали большой тур, мы проехали от Мурманска и Калининграда до Дальнего Востока, везде встречались с активистами, где, так или иначе, что-то связано с протестами против угля. И угольные компании ведут себя на Дальнем Востоке, конкретно в Находке, в порту Ванино, абсолютно аналогично, так же, как и здесь. Как можно скорее, как можно быстрее, как можно с большими нарушениями перевалить как можно больше угля, вкладываясь в это как можно меньше. Такое ощущение, что они знают, что у них есть несколько лет, и поэтому они спешат всеми правдами и неправдами добыть этот свой уголь. И поэтому еще происходит и рост протестов.
В.И.: А еще от Марины Сатаевой прозвучала такая фраза, что одни начинают разрабатывать разрезы, потом сразу же следующие, предыдущие бросают. И что недовырабатывают весь ресурс, который в этих разрезах заложен. Действительно ли о таком можно говорить?
А.Л.: Такой информации у меня, к сожалению, нет. Но я могу сказать, что рядом со мной, недалеко существует разрез Степановский. Рядом с ним поселок Гавриловка, который тоже очень сильно страдает от этого угольного разреза. Этот разрез сначала работал, потом его закрыли, процедура банкротства, все было брошено. Сейчас он опять начал работать. Неподалеку еще один разрез возник на месте старого. По каким причинам, где, какие разрезы возникают, особенно на старых местах, не очень понятно. Строятся угольные предприятия, там запасы 4 миллиона тонн угля, рассчитанные на 4 года работы. Это все очень странно и непонятно.
В.И.: А почему?
А.Л.: Потому что, например, чтобы вывезти уголь из Кузбасса, нужно преодолеть в среднем 4,5 тысячи километров на железной дороге. Нигде в мире такой картины нет. Чтобы довезти уголь до угольного порта, самое большое транспортное плечо, самое большое количество транспортных расходов в мире на перевозку угля, это в России. И строить какие-то очень маленькие угольные предприятия, на мой личный взгляд, очень сомнительная затея, потому что само строительство разреза — это очень большие капиталовложения. Он поработает несколько лет, потом закроется, его ждут рекультивационные работы, которые он, конечно же, делать не будет. Мое мнение — непонятно, почему возникают какие-то маленькие разрезы. Например, здесь есть поселок Михайловка. Для чего они это строят, большая загадка.
В.И.: То есть экономически это может себя не окупить?
А.Л.: На мой взгляд, да. Это выглядит очень сомнительно.
В.И.: Если говорить в целом по России, где сейчас может быть наибольший протест местных жителей? Что люди выступают против, их уже достало, что действующие места разработки существуют.
А.Л.: Насколько мне известно, если говорить о разработке, добыче угля, это, конечно, Кузбасс. Сейчас прямо здесь происходит взрыв. За несколько месяцев в разных местах происходят выступления. Это поселок Полысаево, где люди просто перекрыли дорогу, потому что грузовики носятся по поселку. Сейчас про Менчереп слышали. Есть еще отдельная большая тема, это угольная перевалка на Дальнем Востоке. Например, в городе Находка 10 млн тонн угля переваливают. Это, на минуточку, самый большой угольный разрез в Кузбассе, добывает 10 млн тонн, разрез Бачатский. Только здесь все переваливается в черте города. Там очень большие митинги. Тот же порт Ванино. То есть самые многочисленные митинги на Дальнем Востоке. Но в местах добычи самые большие протесты сейчас именно в Кузбассе.
В.И.: А если говорить про саму добычу, на каких территориях в России у представителей вашей же экологической группы «Экозащита» возникает наибольшее количество вопросов и почему?
А.Л.: Прежде всего, Кузбасс. В 2015 году были подписаны Парижские соглашения. Но и до того времени весь мир начал переориентироваться на возобновляемые источники энергии. А в 2015 году были подписаны эти соглашения, по которым, говоря просто, был объявлен крестовый поход против угля. Прежде всего, мир будет отказываться от использования ископаемого угля. От него отказывается Англия, другие европейские страны, Китай. Последняя новость — Индия отказалась от строительства 14-гигаваттных серий электростанций угольных. Это в 3 раза больше, чем вся энергомощь Кемеровской области. То есть они тоже не будут использовать уголь. А наш регион в последние 10−15 лет исключительно заточился под добычу угля, под экспорт угля. У нас монорегион, у нас 24 моногорода и поселка. Мы ориентированы либо на добычу, либо на выработку электроэнергии, которая тратится на эту добычу. Получается, почти из 3 миллионов жителей Кемеровской области больше половины зависят от того, сколько угольщики продадут угля на зарубежные рынки. А этот спрос будет падать. Это очевидно. В этой связи нужно срочно что-то менять. Нужно срочно принимать новую программу по диверсификации экономики. Нужно не уничтожать сельхозземли, как это происходит в Менчерепе, например. Там люди могли выращивать сельхозпродукцию для себя. А сейчас угольщики придут, все выкопают, бросят и уйдут. У меня больше всего вопросов именно к ним. И даже больше вопросов к администрации — а кто будет все эти последствия потом разруливать, что делать?
В.И.: Кузбасс отмечаете как болезненную точку. У вас как-то получается решать это на своем уровне?
А.Л.: Пока что нам, в том числе и с вашей помощью, удается привлекать внимание к этой проблеме, что она в принципе есть. Мы сталкиваемся с тем, что эту проблему даже не признают. Ее нет в головах нашей администрации, в головах местных СМИ некоторых, к счастью, не всех. Я думаю, что этой проблемы нет в голове у нашего правительства пока. Им, видимо, не до этого. И мы боремся с этим. Первый шаг в решении проблемы — это ее признать. Мы еще на этой стадии находимся, к сожалению. Сняли фильм, выпускали доклады, сейчас вот проехали по стране, рассказали людям, как это происходит в Кузбассе. Для многих это было открытие. Надеемся, что на эту проблему будут больше обращать внимание, больше организаций этим займется, больше людей. Может быть, как-то ситуация начнет меняться. В нашем случае, это единственный шанс.
В.И.: А если все-таки прислушаются к тому, что вы предлагаете, местные власти начнут что-то менять, о каких сроках может идти речь?
А.Л.: Мне сложно судить. Есть программа, разработанная КемГУ, по диверсификации экономики, по переходу с ресурсной направленности на альтернативное производство. Обычные граждане ее в глаза не видели. Но мы знаем, что она есть, от ее создателя, доктора экономических наук Галины Егоровны Мекуш. Сколько лет на внедрение, мы, к сожалению, тоже не знаем. Но я так предполагаю, и мои коллеги со мной согласны, что у Кемеровской области есть еще 5−7 лет, а потом будет коллапс. Нужно срочно или эту программу поднимать, или другую, и, возможно, за этот срок что-то переделать.
В.И.: Антон, спасибо, что побеседовали с нами. Это была программа «Zoom» на радио СОЛЬ, у микрофона была Валентина Ивакина. До свидания. – https://salt.zone/radio/7699